Иногда я читаю лекции. Деканы журналистских факультетов не знают, как назвать предмет, о котором я рассказываю, и поэтому называют его социальной журналистикой, как будто бывает какая-то еще журналистика, кроме социальной. Приглашая меня прочесть лекцию студентам (редко, не чаще раза в год), деканы говорят: «Расскажите, как писать об инвалидах, сиротах, больных, умирающих...» Если бы не политкорректность, просьбу можно было бы сформулировать так: «Расскажите, как писать про этих несчастных, про которых никому не интересно».
продолжениеЭто довольно странная просьба. Любой человек рано или поздно становится сиротой, инвалидом, больным и умирающим. Никаких историй, стало быть, кроме историй про больных и умирающих сирот, рассказать нельзя. Сирота Наполеон завоевал полмира. Инвалид Бетховен написал «Оду к радости». Больной М влюбился. Умирающий N был счастлив. Ну, можно рассказать историю еще про то, как больной игнорировал свою болезнь, сирота игнорировал свое сиротство, а умирающий отрицал смерть.
Просьба «расскажите, как писать о несчастных» равняется просьбе пересказать коротенько всю мировую литературу. Тем не менее я рассказываю, раз уж попросили.
Я рассказываю про реабилитацию детей с детским церебральным параличом, про девочку, которая не умеет ходить и сидеть, но зато умеет читать и кататься на велосипеде. Я рассказываю, какой именно должен быть велосипед, чтобы на нем катался ребенок, едва способный держать голову. Я рассказываю, как можно научить чтению ребенка, который не говорит, и как можно узнать, что ребенок читает книжку, если он не умеет переворачивать страницы и произносить прочитанное вслух.
Еще иногда я рассказываю про центр для взрослых аутистов «Антон тут рядом» в Петербурге. Про двадцатилетнего парня, который не умел понимать ничего внятного и не умел говорить ничего внятного, но вот научился в центре «Антон тут рядом» печь оладьи, приходит каждое утро, печет оладьи, и это его радует, не говоря уж про то, что это вкусно.
А бывает, что я рассказываю про хоспис, про взрослый и про детский, про то, что смерть, разумеется, неизбежна, но можно лишить ее отвратительных инструментов, с которыми она приходит: боли, грязи и унижения.
А больше всего я люблю рассказывать про несовершенный остеогенез — про хрупких детей, которых отличает удивительная доброжелательность.
Студенты слушают меня и говорят: «Как вы все это выдерживаете?» Как будто нужна какая-то особая выдержка, чтобы катать ребенка на велосипеде, обнимать ребенка или есть оладьи. Некоторые студенты потом в социальных сетях пишут, что Панюшкин на протяжении целой академической пары выжимал из них слезы. Иногда пишут, что спекулировал на детях и давил на жалость.
Это очень странно.
Я рассказываю им про счастливый, лучший мир. В мире, про который я рассказываю, неходячие дети катаются на велосипедах, немые читают, парализованные танцуют, безумцы не бывают отвергнуты, а старики умирают без боли. В мире, про который я рассказываю, люди чувствуют себя хрупкими и оттого особенно доброжелательны друг к другу.
Но почти никогда, почти никто из студентов не подходит ко мне после лекций и не говорит, что тоже хотел бы в мой прекрасный мир. Предпочитают оставаться в своем мире, где беспрестанно идут войны, бесперечь все у всех воруют деньги, все всех хотят извести и все со всеми скандалят из-за всякой ерунды.
Довольно долго я не мог этого понять, а потом догадался. Христиане ведь тоже не хотят в рай, а мусульмане не хотят в Джанну, а древние викинги не хотели в Валгаллу.
Люди не хотят в лучший мир. Предпочитают собачиться друг с другом в этом мире.
Вообще-то, чтобы так плотно заниматься больными людьми, чтобы вплотную сталкиваться с чужим несчастьем и правда нужна немалая выдержка.
Ты себе представь – у тебя своя жизнь, свои проблемы (серьезные проблемы, потому что они твои), и ты пришла к больному ребенку и говоришь:
- Давай я возьму у тебя боль.
Иначе говоря, ты тратишь на него силы и эмоции (потому что безэмоционально к этому подойти нельзя). И ты пропускаешь через себя эту ситуацию. А если их много? Таких вот несчастных, чье горе тебе придется впустить в свой мир.
Я про себя знаю, что я не смогу. Не потому, что мне наплевать, а потому что просто невозможно такое вынести для меня. Неделание чего-то не есть безразличие.
Я вообще считаю так – если каждый человек в своей зоне ответственности что-то делает хорошее и продуктивное, то порядок и гармония будет везде. Увы, люди действительно не идеальны. Но те, которые неравнодушные делают очень много – но у себя. Своим родным, друзьям и близким мы поддержка. Не у каждого неравнодушного есть силы пойти и помочь еще и ребенку из другого города.
Это логично, потому что за инвалидов не дают столько денег, сколько за криминальный обзор или политическое эссе.
Сам журналист же говорит - давайте показывать свет в том, что нас окружает. Не аутист страдает от того, что государство не хочет ничего делать, а человек готовит блинчики, ему это нравится.
Он пишет про то, что люди выбираются из дебрей бытия инвалидов, порой сложно, но находят достойную альтернативу.
Порой такие истории сопровождаются словами "да. государству следует больше тратить не на ВПК, а на людей и инфраструктуру".
Это та часть духовного развития человека, которая к сожалению, крайне спорная для достижения и в принципе нужности.
Это не просто - научи голодающего ловить рыбу. Это научи сытого человека навыкам сострадания и взаимопомощи.
Чаще такие навыки бывают у тех, кто умеренно сыт или умеренно голоден.
Вот такой парадокс.
Посетите также мою страничку
gmcguire.digital.uic.edu/mediawiki/index.php?ti... требования об открытии счетов в иностранном банке
33490-+